Гельштат теория: ТЕОРИЯ ГЕШТАЛЬТА: краткое руководство для дизайнеров | by Helena Shchepilina

Несколько полезных аспектов гешталь-теории

1. Близость

Пара или группа объектов, которые находятся близко друг к другу, с большей вероятностью будут восприниматься как гармоничные, нежели если они находятся далеко друг от друга. На этом портрете близость девушки и лошади предполагают тесную ментальную связь между ними. Если вам необходимо показать близость, не располагайте объекты так, чтобы их головы были на расстоянии одна от другой.

2. Сходство

Объекты, которые похожи по форме, размеру или цвету, рассматриваются как гармоничные. На пейзажной фотографии три камня на среднем расстоянии друг от друга связаны близостью (предыдущий пункт) и их сходством по текстуре, цвету и форме.

3. Смыкание

Разум имеет свойство дополнять формы, которых не существует. Это принцип, используемый в некоторых оптических иллюзиях, но он также применим и к фотографии. Частью навыка составления композиции является обучение распознаванию форм и построения дизайна изображения вокруг них. Принцип замыкания помогает увидеть фигуры в объекте.

Например, взгляните на пейзаж ниже. Синие колокольчики образуют сплошной цветовой блок в нижних двух третях фотографии с выразительной горизонтальной линией вдоль верха. Линия прерывается деревьями, проходящими через нее, но мы все еще ощущаем, что это непрерывная прямая линия. Разум автоматически заполняет все пробелы.

4. Простота

Фотография пейзажа ниже содержит несколько линий, все из которых ведут к точке схождения на горизонте. Линии, которые находятся близко друг к другу, как кабели, свисающие с телеграфного столба, упрощаются умом, и человек в итоге воспринимает их как одну линию.

То же самое касается забора. Этот набор коротких вертикальных линий упрощается до одной длинной диагональной линии, которая следует за обочиной дороги. Человек воспринимает параллельные линии, которые расположены близко друг к другу, как одну линию.

5. Продолжение

Разум предполагает, что линии в кадре простираются за пределы кадра. На пейзажной фотографии выше этот принцип помогает создать ощущение глубины (наряду с использованием широкоугольного объектива), так как визуальное восприятие говорит о том, что дорога продолжается за пределы точки схождения.

6. Изоляция

Чтобы человеческие фигуры были узнаваемы, они должны выделяться. Таким образом мы можем легко их идентифицировать, даже если в кадре они достаточно маленькие.

Это полезный принцип, так как, следуя ему, вы можете включить в пейзаж маленькие человеческие фигуры для обозначения масштаба. Но важно, чтобы они не слились с фоном, иначе их будет трудно увидеть.

В этом пейзаже человек, уходящий от камеры, является темной фигурой на светлом заднем плане (тональный контраст в действии) и его легко увидеть и распознать.

7. Появление

Зритель может не заметить чего-то на фотографии, когда впервые смотрит на нее, и обратить внимание на деталь после некоторого времени, проведенного за изучением снимка. Это важная концепция, потому что таким образом можно сделать фотографии более интересными, подарив зрителю что-то, что поначалу не бросается в глаза, но проявляется после продолжительного просмотра изображения.

Эдакий своеобразный способ вознаградить зрителя, который дает фотографиям постоянную силу. Например, сколько времени вам понадобилось, чтобы увидеть кота на фотографии на снимке ниже? Или голову коровы на фотографии певца вверху статьи?

Гештальт-теория развития. Доклад Маргериты Спаньоло-Лобб

Я расскажу вам о теории развития и опыте работы с психотиками. В 80-х гг. наши студенты начали жаловаться потому, что они не знали, что делать с психотиками. Они использовали гештальт-техники, но это не работало, и даже ухудшало состояние клиента. Например, один студент рассказывал мне, что он работает с психотиком, и тот сообщает, что он зол.  Студент спрашивает: «Где ты чувствуешь злость?» – и получает ответ: «В животе». Студент просит преувеличить это («будь с этим и усиль это»). Психотик говорит, что живот взрывается, – появляется кризис, очень высокое волнение. Такое сильное, что психиатр должен вколоть ему дозу лекарства. И психиатр злится на студента и говорит, что гештальт­терапия только ухудшает состояние клиента. Это было много лет назад.  Это  дает пример того, что гештальттерапия как метод работы с психозами, должна быть приспособлена к этому.  Потому что, когда гештальттерапия зарождалась, не было интереса к психотикам. Интерес к психотерапии психозов пришел в 80-х гг.

Мы исследовали теории развития и пришли к тому, что все теории развития сходятся в том, что у ребенка есть целостное ощущение себя в три года.   Различия между теоретиками в том, что происходит в промежутке между рождением и тремя годами. Но все сходятся в том, что целостное ощущение себя приходит в три года. К примеру, Маргарет Малер говорит о том, что в самом начале жизни младенец проходит фазу аутизма. Д. Стерн в оппозицию ей говорит о том, что нет такой фазы, что ребенок сразу может вступать в контакт. Все сходятся в том, что первый период недифференцирован, дифференциация возникает к трем годам.

Мы создали нашу теорию развития. Если взять нашу кривую контакта (см. рис.), то в начале ее рождение, а на пике – трехлетний возраст. И тогда первый отрезок на кривой – это слияние — конфлюенция, неразличение границ. Здесь присутствует недифференцированное восприятие отношений. А на пике кривой ребенок может уже провести различия между собой и другими. И дальше он может рассказать историю о себе.

Свое путешествие от рождения до трех лет ребенок  начинает с потребности  в слиянии, при чем и у матери тоже потребность в слиянии и каж­дый из них, мать и ребенок может чувствовать потребности  друг друга, между ними нет границ. Мать может интуитивно чувствовать, что необходимо ребенку, мать знает, почему ребенок плачет (он голодный или хочет спать). И ребенок знает потребности матери, интуитивно. Ребенок приспосабливается к тому, как мать себя ведет. На этой фазе жизни слияние – это здоровый процесс.

Понемногу, особенно,  когда у ребенка начинают резаться зубы, в это время или может чуть-чуть пораньше, ребенок начинает говорить и наступает фаза интроекции. Он становится способным взять из среды много информации. То, что он не критикует эту информацию – это тоже здоровый процесс. Он учится языку. В это время он может выучить много языков.  Способность интроецировать и эффект называния вещей словами,  делают ребенка сильнее. Он может сказать, например, «вода», вместо того, чтобы плакать. Он может сказать «папа», вместо плача. Это очень сильно для ребенка, потому, что он может иметь все, что хочет. Это дает ему много энергии и силы.  Помните, что наша модель основывается на энергии. Мы видим процесс развития в терминах энергии, которую получает ребенок. Интроецируя, ребенок получает больше энергии.

В какой-то момент этой энергии становится слишком много, и ребенок начинает испытывать потребность в проецировании.  Потому что его границы по-прежнему  узкие и слабые, чтобы удержать эту энергию. И в этом возрасте вы можете сказать ребенку: «Ты красивый», а он ответит: «Сам красивый». Как будто это обвинение. Он не может удержать энергию кон­такта. Он может ударить маму, папу, брата.

В возрасте 2-х лет, очень важно, чтобы родители не делали большого скандала из того, что ребенок дерется.

Лучше в этот момент успокоить энергию, которая связана с избыточным волнением.

Когда ребенок ударяет мать или тянет ее за волосы, она не должна говорить: «Ты обижаешь маму». Важно, чтобы мать реагировала: «Хорошо, для меня это ничего страшного».  Потому что для ребенка очень важно находиться в контакте с окружением, которое может удерживать его агрессию. 

Но это отлично от реакции родителей на такое поведение пятилетнего ребенка. Если в 5 лет ребенок это делает, то потребность ребенка другая и поведение родителей должно быть другим. Но в возрасте двух лет ребенку очень важно, чтобы было место, которое выдерживает энергию. И если окружение не выдерживает энергию ребенка, обвиняя, обзывая его, говоря: «Ты несносный», то Ребенку будет необходимо как-то отделиться от «взрыва» энергии и он не может в этом случае доверять окружению. Этот период несколько выше по кривой контакта и здесь мы говорим о том, что хорошо, если окружение удерживает энергию контакта. И ребенок  может доверять окружению.

Если я бросаю что-то тебе, и делаю это потому, что я чувствую себя слабой. А ты говоришь мне «Ничего страшного, это ничего со мной не сделало, я сильный». Тогда я говорю: «Хорошо, может быть, я сохраню энергию для себя». И здесь происходит (далее по кривой) очень важное переключение от проекции к ретрофлексии. С того момента как ребенок начинает доверять окру­жению, он начинает доверять себе. Если для мамы не страшно, что я тяну ее за волосы, то я могу чувствовать себя сильнее, стоять на собственных ногах. И тогда приходит фаза ретрофлексии, ребенок становится сильнее, он может удерживать себя. И теперь он уже способен удержаться в контакте Я – Ты. Потому что когда он приобретает автономию, он становится достаточно взрослым, чтобы увидеть другого как отдельного человека. Становится способным устанавливать контакт. У меня есть своя энергия, я могу удерживать свои границы и я могу видеть тебя. И мы можем выбирать, каким образом устанавливать контакт.

Когда ребенок становится способным это сделать, тогда опыт селф завершается. И тогда он может рассказать историю о себе. Это я, который говорит что-то другому. Рас­сказ этой истории относится уже к постконтакту. Потому что это уже о том, что ребенок узнал о себе. Это очень важно, потому что эта теория развития описывает то, что гештальт говорит о рассказывающем (наративном «Я»).

Это наше исследование, наш вклад в гештальт-теорию развития дает нам возможность лучше понять опыт, который ребенок получает и лучше понять переживания нарушенных клиентов. Опыт клиентов с серьезными нарушениями – это доличностный опыт. Если мы принимаем, что личность появляется  в  возрасте трех лет, то этот опыт он до этого возраста. До того момента, когда «Я» пережи­вается как целостность. Как правило, довербальный опыт. Я имею ввиду вербальный не только в смысле слов, но в смысле возможности рассказать историю о себе.

Ребенок в этот период не может выстроить границы. Это путешествие от конфлюенции к контакту ребенок начинает от  неразделения себя и среды, к раз­делению, когда границы ясны. Ясны, в смысле,  ребенок знает, что кому принадлежит.  Ребенок знает, кто злится. А если ребенок находится в конфлюенции с миром (нет ясной границы), то гнев – в  воздухе, везде, ему тяжело  понять, кто злится. Ребенок чувствует, но при этом не воспринимает границ. Он может быть  злым и на мать и на среду. И не так страшно, что есть гнев, а он может опасаться, что может убить мать, потому что нет границ. А если есть границы, то он может обозначить: «Да я в гневе, но я могу решать – убить или нет, и что с этим делать», т. е. возможна эго-функция. А в ситуациях слитости с миром, это не вопрос эго-функции, и гнев распространяется всюду. И даже когда мать зла, ребенок чувствует, как гнев проникает в его тело. Чем больше он находится в таком состоянии со средой, тем он более хрупок. Потому что все, что  находится внутри него, мо­жет выйти наружу и то, что снаружи, может проникнуть под его кожу и уничто­жить его  или сделать счастливым. В любом случае это очень тревожно.

И теперь мы уже близко подошли к опыту переживаний психотика. Потому что процесс перехода от слитости к разделенности требует много заботы. Ребенку требуется много заботы, иначе он будет находиться в тревоге. Когда младенец чувствует голод, то в самом начале он не знает, что это голод.  Он знает, что это очень неприятное чувство, «бомба» в животе. Он плачет.  И тогда мать приходит, а она знает, в чем дело, т.к. существует здоровое слияние, и очень быстро решает проблему. А если мать не приходит, то ребенок остается один с этой бомбой. Может быть, бомба попадает в среду и все смешивается. У него нет поддержки, чтобы оставаться с этой «бомбой», и он оказывается в ситуации сильнейшей тревоги. Но если мать приходит, то граница укрепляется. Он плачет и мать приходит, он плачет и мать приходит.… И ребенок начинает понимать, что есть граница, которая защищает. Потому что он очень хрупок, когда он голоден, но окружающая среда, мать может удержать эту хрупкость. Это создает границу ребенка, он более уверен. Границы всегда создаются средой. Это не что-то, что ребенок делает сам.

Опыт психотиков может быть описан, как нахождение в течение долгого времени с внутренней «бомбой». У вас нет опыта землетрясения, но я скажу вам: «Это ужасно». У нас часто бывают землетрясения.  Это когда земля дрожит.  Это такое ощущение, когда вы чувствуете ужас существования. Психотик все время находится под таким давлением, так как-будто происходит земле­трясение. Если мы пережили землетрясение несколько раз, у нас остается страх, что оно снова наступит. Это ужасно, вы живете с постоянным страхом, ожидая нового землетрясения.  Это немного похоже на то, как поезд проходит, но вы не определяете, что это поезд, а думаете, что вот оно, новое землетрясение. Такое переживание психотиков, где всегда присутствует высокий уровень тревоги. И все что  угодно может вызвать эту тревогу: «Это не поезд, это землетрясение!».

Здесь можно привести историю Соломона Резника, психоаналитика, который приводит  следующий пример. У него в офисе был клиент, и неожиданно выключился свет.  Резник удивился, растерялся, не знал, что делать и обратился к клиенту с вопросом: «Хотите перенести сессию на следующую неделю?». А клиент ответил: «Я не знаю, доживу ли я до следующей недели». И это отключение света ничего такого не значило  для  клиента, потому что у него внутри была гораздо более сильная тревога, которая гораздо больше затрагивала его существование. 

И, наверное, основная разница между переживаниями психотика и невротика в том, что является источником страха, того, что пугает. Невротик, который приходит к вам в офис, чувствует угрозу своей самооценке. Он переживает, что он не достаточно хорош  на работе, в семье, с женой и т.п. Это проблема самооценки.  При этом присутствует целое селф («Я»). А у психотиков страх, что вселенная его поглотит или он будет рассыпан на кусочки в этой вселенной. Этот страх более связан с архаичным страхом, страхом за существование, существование себя как такового. Это та самая земля,  которая уходит из под ног, на которую нельзя опереться. Для невротиков это больше функция персоналити (последняя часть кривой контакта), которая не может приспособиться к новой ситуации. А в случае психоза это больше функция ИД (в начале кривой), которая ощущает эту тревогу, за существование.

Вопросы

Участник: Можно ли сказать, что это описание универсально для человека ситуативно регрессировавшего до возраста от 0 до 3 лет?

Маргарита: Спасибо, это важный вопрос. Когда я говорю о психотиках, или людях с тяжелыми нарушениями, я говорю о качестве переживания, которые требуют разной поддержки от окружающей среды. Мы можем найти такого рода переживания и у частных клиентов, которые приходят к нам в офис. Мы можем найти такие же переживания и у хронически больных, и у детей, которые очень сильно испуганы. У тех людей, которых нормальными называют, тоже можем найти такие переживания.

Участник: Мне кажется, что больной психозом – это просто форма социали­зации.

Маргарита: Да, это тоже форма творческого приспособления. Я писала об этом в одной из глав своей книги, которая недавно вышла на английском языке.

Участник: Какая феноменология у пограничных состояний?

Маргарита: Об этом хорошо говорил И. Фром. Он говорил, что пограничные состояния в большой степени определяются взрослыми и ребенок с такими нарушениями он изначально сверхде­терминирован взрослыми, и он разви­вает потребность, для того, чтобы сохранить основную суть себя, самое начало, которую в состоянии построить. И основная цель пограничных клиентов – сохранить себя и для того, чтобы это сделать, он развивает специфическое поведение, особенный индивидуальный язык, там, где его не возможно ухватить.

Участник: Т.е. у таких клиентов нет специфических нарушений от 0 до 3 лет, а есть комплекс защит, ретрофлексий?

Маргарита: Мы не говорим о нарушениях, а о творческом приспособлении. И его специфика в том, что когда есть повторение способов поведения, то творческое приспособление исчезает. Во все эти названные нами этапы окружение может обеспечить подходящую поддержку, или нет. Если окружение не обеспечивает необходимую поддержку, то ребенок не может доверять никакой другой поддержке и тогда возбуждение становится тревогой, как в случае с голодом у ре­бенка. Здесь можно сказать много  разных вещей. Я остановлюсь на том, на чем мы обычно фокусируемся, на том, что происходит во время этого путешествия от конфлюенции к Я-Ты. У пограничных клиентов чувство себя находится в самом  начале, они только начинаю что-то строить и затем поглощаются окружением и для того, чтобы  не вернуться обратно, в шизофрению, они должны очень крепко держаться за то, что они смогли построить. Если терапевт говорит: «Что-то ты грустный», — то пограничная личность сразу закрывается, потому что чувствует, что в него проникают за счет этого определения. Он даже не проверяет, грустный он или нет, потому что он не знает; но у него есть потребность сказать: «Нет ничего подобного». Потому, что он не хочет быть как бы пронизанным. Пограничные расстройства очень близко к началу развития. Мне кажется, они не развивают способность к интроецированию. Потому что интроекцию они тоже воспринимают как проникновение.

Когда я работаю с клиентом, то в начале я себя спрашиваю: «Этот клиент страдает от сильной экзистенциальной тревоги, под которой я понимаю то, что относится к его существованию, или у него твердое основание, и он нормально функционирующая личность?» Это позволяет мне провести различие между невротическими переживаниями и переживаниями серьезно нарушенной личности. При этом совсем не обязательно, чтобы клиент вел себя как сумасшедший, вы можете определить такую тревогу по каким-то другим вещам. Он может иметь какой-то очень странный облик, как какой-то художник или ученый, или может вести себя странным образом. Но, при этом, он может быть просто нормальный «нарцисс». Так, что это не поведение, а переживание. Это первый вопрос, который я себе задаю. И если я расцениваю это как серьезную, экзистенциальную тревогу, тогда я стараюсь понять, насколько он может построить свое «Я».  В чем заключается его или ее уверенность. В какой  защите он нуждается?  Какую суть своего «Я» он должен защищать от проникновения окружающих?  От агрессии со стороны? Я стараюсь проверить, насколько он твердо опирается, насколько он устойчиво стоит.

Участник: Правильно ли я понимаю, что согласно данной теории серьезные нарушения личности возможны в возрасте до трех лет, а после трех лет – это невротические нарушения и они связаны с нарушением представлений о себе, Я-концепции.

Маргарита: Да. Когда ребенок уже в состоянии рассказать историю о себе, что происходит после 3-х лет, жизнь идет совершенно по-другому. Появляются проблемы быть принятым другими, когда для этого нет оснований.

Помните, как я описывала историю ребенка про проецирование, когда ребе­нок должен выбросить энергию в среду и если среда не удерживает энергию, то ребенок чувствует всемогущество. Он бросает и ждет ответа от окружения, а ответа не происходит, среда  не удерживает,  и он остается, еще не может распознать отвержения и остается подавленный и одинокий, и тогда – паранойя. Итак, первый критерий диагностики – это стабильность «Я», то, насколько человек чувствует почву под ногами. Другой критерий – дифференцированное восприятие клиента, насколько дифференцированно он меня может воспринимать. Если один день я одета в черное, встречаюсь с клиентом и у меня серьезное лицо. Если клиент напрягается и говорит: «С вами все в порядке?» Я отвечаю: «Да, почему ты спрашиваешь», «Ну, ты одета в черное и так серьезно выглядишь. Может быть, я в прошлый раз сделал что-то такое? Или, может быть, ты поняла, что у меня дурные к тебе чувства?» и т. д.  Такой диалог показывает, что есть сильная зависимость, или конфлюенция. Когда то, как ты выглядишь, определяет поведение клиента. Это другой критерий: насколько хорошо клиент  различает эти вещи, чтобы удерживать свои собственные  возбуждение и энергию. Это критерии, который я использую, для различения клиентов. И мне представляется очень важным  иметь такие критерии.

Февраль 2004, ежегодная зимняя конференция МГИ

Микаэль Топхофф — Гештальт теория и эстетическая парадигма изменения

Перевод: Поповой Р.Р.

Для ориентации в перцептивном поле необходимо дифференцировать отдельные формы. Согласно Keeney (1983) создание отличия это базовый акт познания мира. Определение различий является базовой предпосылкой контактирования с внешним миром (Perls, 1969).

Закономерности, управляющие восприятием отличий, были сформулированы Wertheimer, von Ehrenfels, Kohler, Koffka и др. (Koffka, 1955). Основанные на исследованиях в русле гештальт-психологии, эти закономерности показали, что относительно сильная дифференциация необходима для эффекта сегрегации (отделенности) в поле восприятия.

В этой статье я с начала сфокусируюсь на восприятии отличий, происходящих из закономерностей формирования гештальта, касающихся таких феноменов как постоянство объекта и хороший гештальт. Я хочу не просто подчеркнуть преимущество целого над его частями, я буду обсуждать комплементарность их обоих. В рамках этого обсуждения мы попытаемся осветить роль Эго в восприятии формы.

Во-вторых, я хочу протестировать уместность выявленных в гештальт-психологии закономерностей восприятия для Гештальт Терапии и ее интервенций. Хотя Перлз принял идею Kohler и Wertheimer, которые «утверждают существование изначальных, исчерпывающих форм, называемых ими «гештальт»» (Перз, 1969а, р. 27), он никогда не делал гештальт-психологические основы эксплицитными.

Я согласен с Robine, когда он утверждает, перефразируя Перлза, что «Перлз гениально умел откусывать фундаментальные идеи (…) (эти идеи) не были хорошо конструированы (и) были всегда приблизительны, более или менее» (Robine, 1991, p. 58).

В заключение, представляется эстетическая парадигма изменения, как руководящий принцип клинической практики, основанный на концепциях Гештальт Теории.

Гештальт психология и восприятие отличий

При восприятии мы структурируем мир во взаимоотношениях фигура-фон. Wertheimer (1923, p.348) утверждает, что «идеально однородное поле проявляется как поле, препятствующее подразделению, дезинтеграции и т.д. Чтобы в этом поле добиться эффекта отделенности (сегрегации), требуется значительная дифференциация между объектом и его фоном». Другими словами прерывистое, неоднородное поле является предпосылкой, условием   для визуальной и кинестетической ориентации.

Фигура и фон во многом отличаются друг от друга. Функционально контур границы принадлежит фигуре, а не фону. Однако, основание (фон), говоря уже о втором отличии, продолжается, как это и было, под фигурой. Для того чтобы быть воспринятой, любая фигура нуждается в основании, в контексте.

Wertheimer (op. cit.) экспериментально доказал эту закономерность для процесса зрительного восприятия. Он продемонстрировал, что образ, который мы воспринимаем, не детерминирован изначально только лишь локальным образом, возникающим на сетчатке, а определяется тотальным образом, возникающим на сетчатой оболочке глаза. С этим открытием гипотеза константности, развиваемая Гельмгольцем, который поддерживал идею о формировании перцептивного образа как суммы ощущений с сетчатки глаза, могла быть отвергнута.

Перед рассмотрением вопроса Вертгеймеровской «относительно сильной дифференциации» и вопроса, является ли эта дифференциация постоянно присутствующей в фактической конфигурации стимулов или она создается в процессе перцепции, будут рассмотрены два феномена, которые играют существенную роль в создании фигуры, как описано Вертгймером и фон Эренфейсом.

С начала давайте обратимся к вопросу о константности объекта.

Если мы меняем форму воспринимаемого объекта, перцептивный образ не обязательно меняется пропорционально этому изменению. Константность объекта отсылает к тенденции любой формы сохранять свойственный ей вид, несмотря на изменение существующей констелляции стимулов.

Изменения перцепции, которое мы бы ожидали, не происходит. Наоборот, взамен этого мы как можно дольше консервативно поддерживаем то, что классифицировали как перцепцию.

Перед более детальным обсуждением критической роли этой тенденции к стабильности, должен быть замечен другой феномен, близко связанный с константностью объекта.

Вертгеймер (1923) и Коффка (1955) описывают закон хорошего гештальта, указывая на ведущую роль стабильности в восприятии.

В нашем восприятии объектов мы предпочитаем простые («хорошие») формы. Угол в 88 градусов воспринимается, например, как странность.

Коффка (ibid. p. 138) определяет закон хорошего гештальта следующим образом: «Из нескольких геометрически возможных способов организации актуально выбирается тот, который имеет лучшую, более стабильную форму».

Далее по цитате (ibid. p.195): «Распределение фигура-фон будет таковым, что, …. результирующие формы будут настолько просты, насколько возможно».

Мы структурируем наше визуальное поле в ясные и стабильные конфигурации и, насколько это возможно, мы цепляемся к их форме. Мы сопротивляемся изменениям, которые были бы ожидаемыми, если бы мы более «правдиво» ощущали то, что диктует наша сетчатка. В зрении мы структурируем мир в сходные категории. А чтобы предотвратить хороший гештальт, иными словами, чтобы предотвратить стабильность, мы парадоксально изменяем обработку физических данных сетчатки.

Предварительное заключение из всего сказанного широко может быть сформулировано следующим образом: восприятие, и, в общем, поведение, всегда нуждается в дифференцированном поле. Но, добавляет Коффка (…стр 68), поведение нуждается в чем-то еще, оно нуждается в Эго, которое управляет поведением.

Но является ли Эго, как формулировал Вертеймер в 1925, «функциональной частью всего поля» (стр 6)?

Для уточнение роли Эго в формировании восприятия, давайте вернемся к системно-ориентированной теоретической рамке, которая была детально разработана на базе принципов Гештальт психологии.

Гештальт в открытых системах

Дифференцированное поле, в котором осуществляется поведение, может быть описано в теоретических терминах систем.

Характерно, что открытые системы имеют тенденцию организовывать себя в структуры высочайшего уровня. Им характерно постоянно снижающееся количество энтропии, но они развиваются не в сторону, так сказать, незавершенности, несовершенства, а в хорошую завершенность.

Дифференцированное поле, как открытая система, поддерживает устойчивый статус, определенное равновесие. Здесь так же превалирует стабильность, несмотря на то, что части могут изменяться. В рамках своего обсуждения теории открытых систем, Киней (1983) обращается к гештальт закономерностям образования фигуры.

Он поддерживает традиции Вергеймеровской гештальт-теории, когда устанавливает, что «только через различение одного паттерна от другого мы способны постигать мир» (стр. 18). Подчеркнуть различия, согласно Киней (…), это базовый приказ. Это стартовая точка для любого действия, любого восприятия.

Киней, по-видимому, предполагал, что приказ необходим для Эго, чтобы выделять различия, и что это требует намеренного действия или усилия.

Но как мы можем не воспринимать различия?

В противоположность Киней мы бы хотели предположить, что невозможно не воспринимать различия в поведенческом поле, т.к. это, по-видимому, присуще каждому акту восприятия внешних стимулов так же, как и процессу обработки данных сетчатки.

В нашем восприятии мир полностью организован в «Pragnanzstufen», в уровнях ясности и хорошей формы, мы просто не можем контактировать с миром другим способом.

Мы уже видели, что формирование гештальта в терминах открытых систем это текущий процесс организации. Но раз уж мы оставляем прямолинейный способ мышления о событиях в этом процессе, как же насчет вопроса о причинности?

В гештальт-терапевтической литературе ошибочные интерпретации и неверные понимания имеются в большом количестве; то, что это выявляется, означает, что линейная модель признается негодной.

Перлз (1969b) провозглашает, что «мы сделали переход от линейной причинности к мышлению о процессе» (стр 43).

Он решительно сопротивляется любому причинному способу понимания и идет настолько далеко, что объявляет слово «почему» грязным, мусорным, рассматривая вопросы о причине как противоположность видению процесса.

Эта до некоторой степени наивная идея должна быть скорректирована.

События, из которых формируется гештальт, следуют не линейной, а циркулярной модели: причина и результат не очень отделены.

Согласно Киней (ор. С. р 20), «любое поведение является одновременно причиной и результатом по отношению к другим поведенческим проявлениям в этом же контексте».

В терминах Киней эта взаимность рассматривается как «рекурсивная комплементарность».

Вопрос «почему» является совершенно уместным до тех пор, пока он адресуется всей поведенческой системе. Гештальт структура как кибернетическая интеграция причины и результата, стимула и ответа не может быть отделена от Эго или от другого существа, которым может быть наблюдатель.

Киней корректно отмечает, что «то, что мы ощущаем, следует из того, как мы поступаем и как следуем ограничениям, скованности, принуждениям, стеснениям того, что мы восприняли. Наблюдатель находится в наблюдаемом».

В рамках этой модели классическая парадигма гештальт психологии «Целое – больше, чем сумма отдельных частей», может быть понята по-другому. В большей степени, чем подчеркивание преимущества целого по сравнению с частями, мы хотели бы понимания этого взаимоотношения как динамического, характеризующегося рекурсивной комплементарностью.

Эстетическая парадигма

Как замечено ранее, открытые системы имеют тенденцию к стабилизации динамическим путем, так как они проявляют уменьшающуюся степень энтропии.

Один из способов рассмотрения этих открытых или природных систем, частью которых являемся мы, это эстетический способ (как он назван Киней).

В природных системах стабильность и изменение находятся в рекурсивной комплементарности.

Стабильность и изменения не могут рассматриваться как отдельные феномены. Конечно, мы можем видеть их. Это «видение» могло бы быть определено как не фокусированный способ восприятия, как спокойное присутствие, через которое мы позволяем миру приходить к нам. Таким образом, мы можем принимать во внимание и понимать эстетику настоящего и текущего процесса организации в более высокие и еще более комплексные структуры.

Очевидно, что в рамках эстетической парадигмы реализация линейных изменений будет антипродуктивной. При фокусировании на изменении должна быть принята во внимание комплементарная тенденция к стабильности.

В эстетической перспективе природных систем предпочтение отдается не концепту «изменения», а концепту трансформации, т.е. изменения, предполагающего что-то, поворачивающегося во что-то другое.

Однако, потребность в трансформации никогда не может быть целью, т.к. в природной системе это имеет место в любом случае. Потребность в изменении могла бы называться мета-целью, как и кибернетика рекурсивной комплементарности могла бы быть названа мета-кибернетикой, или, вместе с Киней «кибернетикой кибернетики».

Интересно заметить, что эстетическая парадигма полностью имплицитна в Перлзовском и Гудмановском концепте «организмической саморегуляции».

Они постулируют: «нет необходимости преднамеренно намечать, поддерживать или тормозить побуждения аппетита, сексуальности и так далее (…). Если эти вещи есть, они спонтанно регулируют себя сами, и если они оказались перепутаны, они имеют тенденцию поправляться сами» (Перлз).

Уместно заметить так же сходство эстетической точки зрения на понимание, интуицию с Даоизмом и Дзен-Буддизмом (Топхофф,1983).

В заключительной части статьи я бы хотел обратиться к такому интригующему вопросу, корректно ли транслирует психотерапевтический подход, который претендует на то, что основан на Гештальт Психологии – Йонтефф (1976) прямо утверждает, что Гештальт Терапия основана на Гештальт теории (с.215) –теоретические концепции в терапевтическую прагматику.

Если так, в Гештальт терапии нам важно подчеркивать следующие моменты:

1. гештальт терапия должна находиться в соответствии с теорией природных систем;
2. гештальт терапия должна отражать эстетическую парадигму;
3. гештальт терапия должна утилизовать интервенции, которые принимают во внимание способы трансформации живых организмов в экосистемах.

Клинические аспекты

Концепт Перлза об организмической саморегуляции относится к эстетической парадигме. Говоря о «природной тенденции к простоте форм, тенденции незавершенных ситуаций к завершению», Перлз также стоит твердо на базе гештальт-психологии. (Перлз, с 237).

Однако, когда такие гештальт-терапевты, как сам Перлз, Энрайт, Йонтефф и другие пытаются установить теорию психопатологии, или даже просто объяснить клинические проявления, исходя из гештальт-психологии, заметна их меньшая ясность.

Здоровое функционирование определяется Перлзом (…) как осознавание, характеризующееся образованием гештальта. Любое нарушение в образовании гештальта классифицируется как патология: « когда осознавание не развивается, формируется незавершенный гештальт и начинается психопатология». (Энрайт, Йонтефф с 215).

Чистые фигуры являются согласно Перлзу синонимом контакта, неудачные или неясные фигуры отмечают утрату контакта.

В гештальт-терапии незавершенный гештальт представляет собой незавершенную ситуацию. В здоровом функционировании гештальты завершены.

И очевидно здесь эти клиницисты попадают в ловушку эпистемологической дихотомии, а именно: позиция здоровья против патологии, контакта против утраты контакта, завершенности против незавершенности.

В рамках эстетической парадигмы мы приходим к пониманию, насколько эта дихотомия несправедлива по отношению к рекурсивности в экосистеме. Завершенность и незавершенность это не что-то одно и не что-то два, они взаимосвязаны циклически.

Во-вторых, постоянство объекта и закон хорошей формы указывают на тенденцию воспринимать завершенный гештальт, к которому мы атрибутируем значение («это прямой угол») – мы просто не готовы поступать другим способом.

В-третьих, незавершенные фигуры не являются совсем «неясными», «тусклыми» или «слабыми». Наоборот, они мобилизуют тенденцию к трансформации в более высокие структуры, или – говоря другими словами – к аттрибуции значения, к хорошему гештальту.

Зейгарник (1927) в исследовании незавершенных гештальтов продемонстрировала, что незавершенные задачи запоминаются лучше, чем завершенные задачи. Похоже, что незавершенные задачи «генерируют» силу против завершения.

Психотерапевтические интервенции

В рамках эстетической парадигмы мог бы быть уместен вопрос, зачем вообще нужны терапевтические интервенции, поскольку мы принимаем во внимание естественную тенденцию, рекурсивную комплементарность живой системы.

Ответ, как правильно подметил Киней, конечно в том, что подчеркивание эстетики не придает справедливости рекурсивной комплементарности тоже.

Принятый нами взгляд на природу живых процессов совершенно не освобождает нас от какого-либо прагматичного действия.

Например, в буддистской традиции мы можем видеть страдание. В контексте жалости мы можем принять его как существенную, неотъемлемую часть человеческого существования, как это сформулировано в «Четырех благородных правдах». (Эпштейн, 1996). Но это не предполагает, что нам не следует предпринимать действия для ослабления страдания.

Эстетика и прагматика находятся в рекурсивной комплементарности. Эстетическая парадигма подразумевает контекст, в котором живые системы могут быть поняты более изящно. Это понимание, однако, имеет комплементарное взаимоотношение с прагматикой нашего конкретного поведения.

Какие последствия имеет это для терапевтических интервенций в гештальт-терапии?

Хотя этот фундаментальный вопрос будет более интенсивно обсуждаться в следующей статье, я отмечу коротко некоторые важные аспекты.

В эстетической парадигме гештальт-терапевт прагматично реагирует на призыв клиента к изменению. По-существу, он направляет свою стабильность в ассистирование клиенту оставаться с тем, что является очевидным в настоящем. Через нахождение с тем, что есть, изменение – рекурсивно – становится возможным (Сельтзер, 1986, Топхофф, 1983).

Терапевт не осуществляет линейные изменения через односторонние действия. Он не продуцирует изменения в клиенте, и здесь может быть услышано эхо китайского принципа «не действия» (wu-wei). (Топхофф, 1982).

Однако терапевт реагирует прагматично, способом, так же конгруэнтным формированию гештальта в природных системах.

Там, где гештальт-терапевт является частью системы клиента, клиент, находящийся в настоящем, замечает информацию, идущую от терапевта, как отличающуюся. Чтобы сориентироваться, ему нужно пропускать эту информацию через образование хорошего гештальта.

Иными словами, клиенту необходимо атрибутировать значение получаемой им информации, ибо она должна быть абсорбирована системой.

Какой вид информации мог бы быть наиболее «полезным»? Здесь я бы хотел постулировать следующую гипотезу: тенденция атрибутирования значения стимулируется у клиента в пропорции к количеству воспринятого им отличия.

Иначе, чем более «отличающейся» – с точки зрения клиента – является поступающая информация, тем более сильно будет развиваться процесс образования гештальта. Клиент, как мы знаем, не может ориентироваться только в пределах своей системы, и для того, чтобы сделать так, он должен сформировать хороший гештальт.

Из этой гипотезы следует, что незавершенный или «непривычный» гештальт высветит больше значения, атрибутирующего ответы, чем «знакомый» гештальт.

Возможно, это хорошо известный в клинической практике факт, что терапевты, делающие то, что ожидается, предлагающие знакомые интервенции или дающие советы, которые клиент возможно уже слышал много раз до этого, наименее эффективны.

С другой стороны, представление «сильной» информации пугает, возбуждает и удивляет.

Перлз делал именно то, что надо, когда применял этот подход, говоря «тарабарщину».

Милтон Эриксон был знаменит в том, что вносил в систему клиента информацию, которая приводила его в замешательство и шокировала. (…).

Наша гипотеза могла бы так же объяснять эффективность в психотерапии метафор, мифов, преувеличений и других интервенций, используемых терапевтом.

Признавая и уважая принципы образования гештальта в природных системах, клиент и терапевт вовлекаются в творческий и волнующе удивляющий диалог.

Что большего можно ожидать?

Те, кто не может вспомнить прошлое, обречены его повторять

В конце 20 века конкурирующие теории рака пытались объяснить тот факт, что долгосрочное выживание было достижимо для ограниченного круга пациентов с низким бременем метастатического заболевания. В 1995 г. Хеллман и Вейксельбаум1 предложили концепцию олигометастатического состояния как компонент спектральной теории рака.Раньше в этой области доминировали две теории. Одной из них была теория Холстеда, которая описывала рак как упорядоченное неумолимое прогрессирование от первичного очага к лимфатической системе и к системным метастазам, и объясняла локорегиональный подход к онкологической хирургии. Другой была более современная системная теория, которая предполагала, что любой клинически очевидный рак является системным процессом.

Теория спектра предполагает, что рак может проявляться разными способами, включая олигометастатическое состояние.Текущая литература изобилует преимущественно ретроспективными исследованиями, которые подтверждают понятие олигометастатического состояния. Эта литература, однако, ставит под сомнение несколько общих тем. Наиболее очевидными из них являются систематическая ошибка отбора пациентов и биологическая ошибка отбора. Эти исследования потенциально позволяют отбирать самых здоровых пациентов с более протяженной болезнью. Таким образом, остается вопрос, отвечает ли лечение за какое-либо улучшение выживаемости? Дополнительные проблемы включают понятие бессмертного временного смещения2 и простую вариативность определения «олигометастатического состояния».Включает ли это синхронные и метахронные олигометастазы, олигопрогрессию и олигорецидивы?

Ohkura et al.3 представляют свои данные о лечении олигометастатического рака пищевода. Они демонстрируют способность пациентов с олигометастатическим заболеванием и считают, что олигометастатическое проявление является статистически значимым предиктором выживаемости. Однако стандартные проблемы, упомянутые ранее, остаются с этими данными. Биологический отбор вполне очевиден, поскольку 5-летняя выживаемость этих пациентов с раком 4 стадии составляет 51.7%, что намного выше, чем стандартная выживаемость для популяций на стадии 2 или 3 в целом. Кроме того, в исследовании участвовали только пациенты, которые могли переносить серьезную операцию по лечению заболевания, что в значительной степени способствовало систематической ошибке отбора. Более того, пациенты лечились различными способами, включая эндоскопическую окончательную химиотерапию и лучевую терапию, а также хирургическое вмешательство, что вызывает некоторый вопрос о том, как определяются местный контроль и олигометастазы.

Тем не менее, авторы оспаривают нигилизм, часто встречающийся при работе с болезнью 4 стадии.В настоящее время необходим метод, позволяющий идентифицировать пациентов с истинным олигометастатическим проявлением по сравнению с пациентами, представляющими собой лишь верхушку айсберга, чтобы избежать чрезмерного использования местных методов лечения в сценариях, которые не принесут им пользы4. Мутационный анализ однажды может предложить ответ на этот вопрос. эта проблема, которая затем может быть проверена только с помощью тщательного рандомизированного исследования.

Мы должны помнить об уроках истории, в том числе о трансплантации стволовых клеток при раке груди. Приблизительно 40 000 женщин прошли дорогостоящую и болезненную терапию, которая, в конечном итоге, не принесла пользы в хорошо проведенных рандомизированных исследованиях. Оглядываясь назад, можно сказать, что многие из тех же проблем, с которыми сталкиваются в сценарии олигометастазирования, включая отбор пациентов и биологический отбор, привели к тому, что 80% онкологов ошибочно полагали, что эта болезненная терапия является стандартом лечения.2 Поэтому мы должны бороться с нигилизмом, но при этом балансировать энтузиазм и Надежда со здоровой долей скептицизма до тех пор, пока соответствующее рандомизированное исследование не сможет ответить на этот сложный вопрос.

Информация об авторе

Принадлежности

1. Cleveland Clinic Foundation, Кливленд, Огайо, США

   Дэниел П.Raymond MD

Авторы

1. Daniel P. Raymond MD

Автор, ответственный за переписку

Для корреспонденции
Дэниел П. Раймонд MD.

Декларации этики

Раскрытие информации

Дэниел П. Рэймонд, доктор медицины, владеет акциями Bristol Myers Squibb.

Дополнительная информация

Примечание издателя

Springer Nature сохраняет нейтралитет в отношении юрисдикционных претензий на опубликованных картах и ​​принадлежностей организаций.

Об этой статье

Цитируйте эту статью

Raymond, D.P. Те, кто не может вспомнить прошлое, обречены его повторять.
Ann Surg Oncol 27, 623–624 (2020). https://doi.org/10.1245/s10434-019-08185-y

Ссылка для скачивания

Перейти к основному содержанию

Поиск